Над планетой людей [Алексей Леонов] - Михаил Фёдорович Ребров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Это было в Японии, во время его поездки на «Экспо-70». Организаторы выставки чествовавали его, он сидел в президиуме, слушал выступавших, принимал пухлые адреса и еще липкие от клея телеграммы с приглашениями от городов, университетов, отдельных фирм, шутил, скрывая смущение. А. потом поднялся и начал говорить негромким, чуть хриплым голосом. Речь его была краткой и тем, кто не знал его, могла показаться суховатой. Но так было лишь в самом начале.
Он говорил о Родине, о Советской России, стране, пославшей его в космос. Он вспоминал детство, совпавшее с годами Великой Отечественной войны, и юность. Но это лишь попутно, вскользь. Главное — он говорил о людях, воспитанных партией Ленина, смелых и стойких, решительных и мужественных, которые создали корабль и ракету и дерзнули на столь необычные эксперименты в космосе.
— Господин Леонов, — спросили его, — зачем вы свою славу делите с другими? Ведь в космос выходили вы один…
Вопрос смешной, вопрос наивный. Но как ответить на него так, чтобы ни у кого не было и малейшего сомнения в его искренности, в его правде?
— Есть хорошая, мудрая легенда, — начал он неторопливо. — Не знаю точно, в каком народе она родилась, но смысл ее понятен всем. В ней говорится о самодовольном человеке, которому случилось вскарабкаться на высокую башню, откуда люди внизу показались ему крошечными карликами… И еще сказал мудрец: «Чтобы удивиться, достаточно одной минуты и одного человека; чтобы сделать удивительное, нужны многие годы и много людей». Тысячи моих соотечественников трудились над постройкой ракеты и космического корабля, на котором Павлу Беляеву и мне доверили полет. Тысячи людей проектировали, рассчитывали и создавали скафандр, систему жизнеобеспечения… И все, что нами было сделано, — это итог коллективной мысли, коллективного труда. И это слава всего нашего народа…
Зал взорвался криками одобрения и аплодисментами.
Был среди трудных для Алексея дней один, который навсегда останется болезненной раной в сердце. Моросил дождь со снегом. Холодный ветер с моря заползал за воротник шинели. Тускло поблескивали в мглистом воздухе фонари. Он стоял у свежего могильного холма. Горе без стука вошло в его дом. Несчастье отняло у него самое дорогое — мать…
Скорбь молчалива. Он стоял один, в отдалении от родственников и знакомых, и губы его шептали. «Мама». Мать очень любила его, оберегала от невзгод, учила житейской мудрости: «Будь честным и добрым, сынок, и помни: у славы свои законы, чем меньше печешься о ней, тем сильнее влечешь к себе людей, тем и дороже им».
Он все помнил.
И снова учеба, книги, книги… Дома у него много книг. «Введение в ракетную технику», «Теория двигателей», «Грамматика английского языка», «Астрономия», «Космические исследования». И рядом с ними — «Мастера старой живописи», «Пушкин в изобразительном искусстве», «Пейзаж Барбизонской школы», «Брюллов», «Шишкин», «Голландская и фламандская живопись», «Венгерская живопись XIX века». И Айвазовский — он собран во всех изданиях, которые только выходили.
На стенах — картины. На одной из них люди в скафандрах в причудливом мире красок и пустоты идут по чужой планете. У этой темы своя история. Родилась она после все тех же бесед с Королевым. Он подарил Леонову альбом, выпущенный Академией наук СССР. На первой странице, под заголовком «Первые фотографии обратной стороны Луны», размашистым почерком написано: «Алексею Архиповичу Леонову — в день рождения: желаю лично обойти все новые места, упомянутые в этой книжке».
Рисовать он любит.
— Для меня живопись не просто отображение жизни, а сама жизнь, ее достойнейшее проявление, ее многообразие. Хорошая картина — реальный, живой факт, как, скажем, кусок хлеба, как музыка, как интересная книга…
Добрую половину им созданного занимают этюды, портретные наброски, эскизы… Остальное можно объединить одним словом «космос». Рассматривая его картины, чувствуешь себя участником звездных экспедиций, переживаешь трепетное восхищение и напряженность труда… Рисует он чаще всего по ночам — днем времени для этого нет. К тому же ночью никто не мешает, не отвлекает, не видит, как он порой замазывает весь холст, если что-то не получилось. И так может повторяться много раз, пока он не найдет то «чуть-чуть», которое заставляет нарисованное жить.
Все, кто был зачислен в первый космический отряд (его теперь называют гагаринским), мечтали о том, чтобы дверь в космос, однажды уже раскрывшаяся перед ними, не захлопнулась. Они мечтали войти в эту дверь снова и снова.
Леонов твердо знал: расчет на удачу, счастливый случай, магическое «вдруг» — дело пустое. Надо сделать все от себя зависящее, чтобы случайности отступили перед закономерностью. А потому нельзя транжирить время попусту. Каждый день и каждый час должны быть подчинены той цели, которую он поставил перед собой однажды и которую сделал смыслом своей жизни.
Между тем жизнь Звездного шла своим чередом. Был создан новый корабль, который получил имя «Союз». Он прошел испытания, предназначался для больших и интересных работ. Усложнялись программы стартов, усложнялась и подготовка экипажей. В 1972 году было подписано соглашение между Академией наук СССР и Национальным управлением по аэронавтике и исследованию космического пространства США о подготовке к совместному полету пилотируемых космических кораблей двух стран.
Вызов в совет по международному сотрудничеству «Интеркосмос» не был необычным: Леонову и ранее приходилось участвовать в решении вопросов, связанных с советско-американским соглашением о сотрудничестве в исследовании и использовании космоса. Однако этот разговор в совете принял несколько неожиданный для Алексея оборот. Ему предложили участвовать в программе «Союз» — «Аполлон» в качестве командира первого советского экипажа… Не отвечая прямо на вопрос, Леонов спросил:
— А кто будет бортинженером?
— Человек, с которым вы уже давно работаете, — Валерий Николаевич Кубасов.
Прикинул про себя: «Технику я знаю неплохо, с Валерием действительно давно и хорошо знаком. Вместе дублировали первый экипаж «Салюта». Но вот английский язык…»
Поделился сомнениями: в школе учил немецкий, но сейчас, пожалуй, помнит всего несколько фраз.
— Впереди полтора года, за это время освоите и английский.
Так закончился тот первый разговор.
Полтора года… Срок этот может показаться большим. Но и сделать предстояло немало. С самого начала Алексей понимал, что язык — лишь одна из преград, которую предстояло ему «взять».
Вторая преграда — техническая: в Центре подготовки космонавтов надо было в кратчайший срок создать и оборудовать учебную базу, учитывающую особенности американского корабля, организовать лабораторию по
